Несущий Свет - Страница 101

101

Ростислав быстро пробежал глазами неровные полуслепые строчки. «Зверски убит белогвардейской бандой… легендарного 256-го полка… дважды орденоносец… кандидат в члены ЦК РКП(б)»… «Правда» призывала к скорби и отмщению. Трудящиеся Страны Советов обязывались сторицей отплатить врагу за кровь молодого героя революции.

Ниже была статья. Ростислав взглянул на подпись и скривился: внизу стояла паскудная фамилия Троцкого. Лев Революции назвал свой опус: «Прощай, товарищ Косухин». Из статьи можно было узнать, что член РКП(б) с сентября 1917 года, участник октябрьских боев в Столице, один из первых командиров молодой Рабочей и Крестьянской Степан Иванович Косухин честно выполнял свой партийный долг всюду, куда направляла его революция. Ясное дело, враги пытались отомстить – и добились своего. На этот раз убийцы были названы. Ими оказались «окопавшиеся в Столице» озверелые недобитки из колчаковских банд во главе с неким офицером, «прославившимся нечеловеческими зверствами на окровавленных просторах Сибири». Дальше читать Ростислав не стал. Все ясно – и то, куда Степа ушел, и к кому попал, и что было потом.

Что ж, лопоухий веснушчатый Степа выполнил свой долг до конца. Ему, Арцеулову, остается уползти за кордон и зализывать раны. Потом можно будет заняться «Мономахом», таинственными табличками с древними письменами, – занятие как раз для списанного за болезнью и полной ненадобностью офицера…

Мелькнула и тут же погасла нелепая мысль: зайти на Лубянку и разрядить револьвер в первых же встречных мерзавцев. Нет, такого подарка он им не сделает. Ему досталась другая судьба. Он будет искать – и найдет. Он узнает все: и то, что случилось со страной, и то, как погибли братья Косухины. Эмоции не требовались – надо действовать…

Арцеулов решил ехать прямо на вокзал, но не удержался и вновь развернул проклятую большевистскую газету. Под статьей мерзавца Бронштейна он заметил то, что пропустил раньше. Похороны товарища Косухина должны состояться завтра, в час дня, на кладбище бывшего Донского монастыря…

Ехать туда нельзя, просто безумие. Его ищут – и, конечно, на Донском кладбище офицера, «прославившегося нечеловеческими зверствами», будут высматривать особо внимательно. Ростислав Арцеулов нужен этой банде – и как слишком много видевший свидетель, и как идеальный враг, на которого можно списать все: и Берга, и Степу, и деяния 305-го полка в той же Сибири…

Итак, эмоции надо забыть. Степана опустят в холодную апрельскую землю эти упыри под свои людоедские гимны, а он, Славик Арцеулов, поспешит подальше, радуясь, что уцелел. Ехать нельзя: они ведь и ждут от него подобного. Агасфер и его нелюди прекрасно знают все слабости ненавидимых ими русских интеллигентов! Он закажет панихиду в ближайшей церкви по убиенному Рабу Божьему Степану, но на Донском Ростиславу делать нечего. Это попросту ловушка…

Возвращаться к Говорухе, где Арцеулов ночевал, было опасно. Оставалось кружить по Столице, пересаживаясь из трамвая в трамвай. Дважды он приезжал на вокзал, но каждый раз уезжал оттуда, ругая себя за расшатанные нервы и ненужную, неуместную чувствительность. Ведь Степа едва ли обрадовался бы, узнав, что белого гада Славку Арцеулова арестовали прямо у его гроба. Ростиславу казалось, что он слышит голос Косухина: «Спятил, чердынь-калуга? Мотай отсюда, интеллигент! Ты ж единственный остался, кто все знает!»

Ростислав переночевал на Петроградском вокзале, затерявшись в огромной толпе демобилизованных. Оставалось дождаться поезда на Псков. Билет – точнее специальное разрешение, его заменяющее – он как солдат героической РККА уже получил. Поезд уходил в десять утра. Надо собраться с силами и ехать. Ничего уже не изменишь. Разве что к худшему – если он, Ростислав Арцеулов, попадет прямо в лапы Светоносного…

На кладбище Арцеулов приехал без четверти час. Через старые монастырские ворота уже тянулась вереница военных и штатских. У тротуара стояло несколько черных авто: то ли подъехало большое начальство, то ли кладбище навестило ВЧК.

К могиле подойти не удалось. Там суетилась охрана, какие-то важные персоны в кожаных пальто стояли в почетном карауле, то и дело сквозь толпу пробирались юркие распорядители. Можно было лишь стоять в стороне и молча наблюдать за сонмищем. Играл оркестр. Апрельское небо хмурилось, начинал накрапывать мелкий дождь.

Митинг никак не начинался. Наконец охрана проложила коридор сквозь молчаливую толпу, и к могиле быстро прошел Троцкий. Блеснули тяжелые стекла очков. Лев Революции поднял к небу холеную белую руку и начал речь.

Арцеулов не слушал. Его не интересовали ораторские пассажи Лейбы Бронштейна и тех, кто сменял его на невысокой, обтянутой красным ситцем трибуне. Ростислав просто стоял и смотрел. Гроб был заколочен, и ему подумалось, что эти упыри могут разыграть комедию, а с самим Степой поступить еще страшнее, чем кажется. Ростислав пытался вспомнить лицо Косухина – живого, – но перед глазами плавало какое-то темное пятно…

На трибуне сменился очередной оратор – Арцеулов узнал знакомое по фотографиям самодовольное лицо Луначарского, как вдруг почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся: комиссар Лунин стоял в десятке шагов от него, стриженная голова склонилась на бок, холодные голубые глаза внимательно смотрели на Ростислава. Арцеулов кивнул, Николай не отреагировал, затем медленно покачал головой – слева направо. Понятно без слов: подходить к молодому комиссару нельзя. Лунин вновь качнул головой, его взгляд скользнул куда-то в сторону. Ростислав взглянул туда – и вздрогнул. Краснолицый Венцлав стоял в окружении нескольких крепких молодцов в одинаковых серых шинелях. Командир Бессмертных Красных героев повернул голову, и глаза их встретились. Венцлав чуть улыбнулся и кивнул. Арцеулов быстро огляделся: серые шинели были всюду. Как-то незаметно они окружили толпу.

101