Несущий Свет - Страница 87

«Старый член партии. Работал с Плехановым. Теперь на самом верху, его слушают – и выполняют все приказы…»

Нет! Это было бредом! Лунина обманули – или он сам что-то напутал!

Ночью Степа почти не спал, а наутро стал собирать вещи. Лунин недоуменно поглядывал на приятеля и наконец не выдержал:

– Степан, ты куда? Ты чего задумал-то?

Косухин не отвечал. Скудный багаж уместился в вещевом мешке. Таблички и странный камень Арцеулов забрал еще вчера. Значит, все…

– Николай, послушай… – объяснение предстояло трудное, но деваться было некуда. Лунин, похоже, начал что-то понимать, взгляд его стал тревожен:

– Степан, мы же договорились! Куда тебе уходить?

– Погодь, Николай… – Косухин вздохнул и начал:

– Сейчас я уйду. Завтра сиди дома…

Он жестом остановил приятеля, пытающегося прервать его и повторил:

– Завтра сиди дома. Послезавтра утром, но не раньше, пойдешь в ЧК. Прямо на Лубянку…

Косухин перевел дух. Надо было заканчивать:

– Там скажешь, что я вел эти… контрреволюционные разговоры. Что ты пытался остановить меня, но я ушел… В общем, чердынь-калуга, говори, что я тронулся после Кронштадта и грозился террором. Сразу ты не пошел, потому что считал меня преданным товарищем, но потом подумал и решил заложить. Понял?

– Я не сделаю этого, Степан. – Лунин покачал стриженой головой. – Не знаю, что ты задумал, но отвечать будем вместе.

– Нет… Если меня прикончат, кто-то должен остаться. Если уцелею, я тебя найду. Но в любом случае они должны считать, что ты ни при чем…

Лунин подумал и медленно проговорил:

– Степан, я этого не сделаю. Я что – предатель? Или ты меня трусом считаешь?

В голосе друга прозвенела обида. Отважный комиссар Лунин внезапно стал похож на обыкновенного растерянного мальчишку, которого подозревают в самых страшных пороках – трусости и предательстве. Большевику Кольке Лунину еще не исполнилось и двадцати одного…

– Не дури, чердынь-калуга! – усмехнулся Косухин, внезапно почувствовав себя много старше своего серьезного приятеля. – Считай, что ты в разведке. Это, Коля, называется «отвлекающий маневр». Мы их не глупее

– мы пока слабее, а значит нужна хитрость…

– Это не хитрость, – возразил Лунин, но уже более спокойным тоном. – Я иначе сделаю, Степан. Пойду не на Лубянку, а в наркомат. Скажу, что ты после госпиталя стал – страннее некуда. Что тебе черти мерещатся… Мол, взял револьвер и куда-то исчез…

Степа вновь улыбнулся, представив, как убедительно прозвучит этот рассказ в устах вечно серьезного комиссара.

– Нет, Николай. Там не дураки сидят. Иди на Лубянку. Про контузию скажи – но тебя там должны видеть. Пусть знают, какой ты бдительный…

– Вроде Иуды, – негромко проговорил Лунин. – Библию еще не забыл, Косухин?

– Сравнил, чердынь-калуга! – возмутился Степа. – Не ожидал, Николай, что ты эту поповщину вспомнишь! Даже слушать стыдно!.. Ну, бывай, пойду…

Лунин, не поднимая головы, кивнул. Степа на миг задержался, чувствуя, что так прощаться негоже, но ничего подходящего на ум не пришло. Он секунду постоял на пороге, повторил: «Бывай!» – и, не дождавшись ответа, вышел.

Дальнейшее он уже продумал. День он решил побродить по Столице. Это было небесполезно – следовало на всякий случай проверить наличие «хвоста», а заодно при ходьбе хорошо думалось. На ночь легко было устроиться в общежитие комсостава, тем более что оно находилось поблизости от Большого…

…"Хвоста» он не заметил. Вероятно, те, кого он пытался найти, просмотрели появление в Столице Арцеулова и не приставили к Степе «топтуна». Что ж, это упрощало дело…

Косухин шел по оживленным улицам центра, стараясь затеряться в толпе. Это было легко: военных в эти недели в Столице было много. Можно было поразмышлять. Да, кое-что он решил правильно – но не все…

Ростислава сомнения не мучили. Дел было много, даже слишком много, чтобы решить их за полтора дня. Кое-что удалось сделать сразу. Он вызвал Петера Арвельта и договорился о некоторых важных вещах. Прежде всего, Петер обещал переправить в Париж посылку. Там были таблички и камень вместе с подробным письмом. Даже если Арцеулову не суждено вернуться, Тэд возьмется за дело сам. Арвельт обещал помочь и в другом – сообщить на ближайшую пограничную заставу у Нарвы про возможный переход через границу двух беглецов. Подумав, неторопливый эстонец предложил указать «окно», по которому их смогут безопасно переправить на ту сторону. Это тоже важно: Арцеулов был уверен, что после визита к Бергу уходить придется не только ему, но и Степе.

Дальше стало труднее. Ростислав обещал, что найдет способ проникнуть в особняк на Арбате. Он знал, что любую крепость можно взять – осадой, штурмом или хитростью. Заняв свой наблюдательный пункт в подъезде, Ростислав принялся размышлять. Как он вскоре убедился, орешек оказался твердым.

Будь это не в центре Столицы, Арцеулов предпочел бы слегка пошуметь. В конце концов, и черный ход можно взломать, да и решетки не казались особо надежными. Но первый же выстрел накличет беду. Оставалось действовать тихо – но как раз это и было самым трудным…

Ближе к вечеру Ростислав покинул свой наблюдательный пункт. Кое-что он придумал. Риск был отчаянный, но Арцеулов решил попытаться…

Он побродил по городу, глядя на подзабытые за эти годы улицы. Но теперь его уже не мучила ностальгия. Мысль работала четко, без эмоций, привычный взгляд изучал будущее поле боя. Наконец, подходящее место было найдено – небольшая улица на Пресне, прежнего названия которой он не помнил, а новое, намалеванное поверх старых табличек, гласило: «ул. Первой Баррикады». Правда, от баррикад не осталось и воспоминания, улица была тиха, двухэтажна, и только два многоэтажных дома возвышались над серыми одинаковыми строениями. Оба дома понравились Арцеулову: один имел подходящий темный подъезд, а на другом красовалась надпись «Районный комитет РКП(б)». Значит, там должен быть телефон…